Уместна ли русская музыка? Интервью с пианисткой Осетинской
Полина Осетинская - знаменитая российская пианистка. DW встретилась с музыкантом в Берлине, где она представит свою новую программу "24".
Полина Осетинская представляет в Европе свою новую программу "24", состоящую из шедевров Фридерика Шопена, Дмитрия Шостаковича и Леонида Десятникова.
Шопен, Шостакович, Десятников
DW: Расскажите о новой программе, с которой вы выступаете. Как она сложилась?
Полина Осетинская: В 2017 году композитор Леонид Десятников, с которым я имею счастье дружить с моих семи лет, написал сочинение "Буковинские песни", 24 прелюдии для фортепиано. Это жанр очень почетный и востребованный, но не многие композиторы на него решались. Есть 48 прелюдий и фуг у Баха, есть 24 прелюдии и фуги у Шостаковича, у Шопена, и конечно Десятников - продолжатель этой традиции. В голове у меломана - образованного, культурного меломана, конечно, выстраивается эта параллель: Шопен, Шостакович, Десятников. Так сложилась программа, и я вижу, как органично Шостакович перетекает в Шопена, и как во втором отделении Десятников объединяет того и другого, придавая им новые грани.
"Буковинские песни" написаны в 2017 году на основе подлинных украинских песен из сборника фольклора Западной Буковины. Конечно, там очень много слышно харьковского детства композитора, какой-то неповторимый мелос, ароматы. В прелюдиях Шостаковича мы ощущаем нечто похожее - неповторимое бытование звуковой палитры окружающего времени. В музыке Леонида Десятникова это раскрывается сразу в двух направлениях: в плоскости украинского детства, украинского фольклора и в плоскости жизненного контекста.
"Я могу понять, если украинец не хочет слушать Чайковского"
- Что, на ваш взгляд, из русской музыки сегодня уместно или не уместно исполнять?
- Все зависит от контекста. Странно рассуждать - "уместно" или "не уместно". Музыка вообще ни в чем не виновата. Особенно музыка, написанная 100 лет назад и в довольно схожих исторических моментах. Шостакович, например, ждал ареста и сидел ночами, несколько месяцев, со сложенным чемоданчиком у лифта, чтобы, когда за ним придут, не разбудили его семью. Это реальность, в которой живут многие люди сейчас. Или Рахманинов, вынужденный покинуть Россию в связи с революцией. Но при этом функция музыки как великого утешителя сохраняется. В чем еще могут нуждаться люди в состоянии такого смятения, растерянности и огромного стресса, в котором они живут в последнее время?
Я могу понять, если украинец не хочет слушать Чайковского и Рахманинова. Но если другому это приносит утешение в данный момент, я не могу это забрать. Меня, например, утешают Бах или Гендель. И Десятников, конечно, потому что, играя эту музыку, я погружаюсь в то состояние, из которого не хотела бы выходить. Исчезает пространство и время. "Буковинские песни" - это как большой роман Пруста, в который проваливаешься и проживаешь. Раны затягиваются, а если эти раны невозможно залечить, они хотя бы перестают саднить. Музыка по большому счету - обезболивающее. И очень важно, чтобы она была.
"Надежд мало"
- Насколько для вас сложно существовать в условиях, когда выступления музыканта могут отменяться из-за его убеждений?
- До тех пор, пока у меня есть возможность выходить на сцену и играть, пока я жива и на свободе, какая разница, где это делать. Я играю в хосписах, могу сыграть в ночном клубе или в ДК каком-нибудь, на странных андеграундных площадках или в Берлинской филармонии. Неважно - в Карнеги-холле или в хосписе - я стараюсь играть одинаково. Я подхожу к этому как к делу жизни, которое надо выполнить хорошо. Везде люди, и все они нуждаются в музыке как в утешении.
В истории все циклично. Я вспоминаю пианисток: Марину Юдину, которая не имела возможности никуда уехать, Веру Лотар-Шевченко, блестящую красавицу, покорившую Париж, которая долгие годы пробыла в лагерях. Рихтера, который много лет был невыездным. Ростроповича и Вишневскую, изгнанных с позором и вернувшихся триумфаторами, когда Россия перестала быть для них домом. Я разглядываю эти исторические параллели, и у меня не очень оптимистический взгляд. Я не знаю, доведется ли мне увидеть другую сторону витка истории. Надежд мало. Но есть желание стоять плечом к плечу с теми людьми, которые верят и ждут чего-то. Хочется, чтобы они были не одиноки.
- Если сравнивать разные времена за те годы, что вы выходите на сцену - как вы видите, есть ли сегодня в обществе потребность в классической музыке?
- В Европе классическая музыка существует на базе истеблишмента. Это люди среднего и выше среднего возраста, хорошо обеспеченные, потому что это дорогие залы, билеты, определенный способ времяпрепровождение, поездки на Зальцбургский фестиваль, Байройтский фестиваль, в Экс-ан-Прованс. Только высокий средний класс, буржуазия может себе этого позволить. Если же общество не формирует внутри себя этот запрос, он начинает исчезать. Тогда новую публику в академические залы способны привести яркие персоналии: сегодня это Юджа Ван, Густаво Дудамель, Теодор Курентзис.
На концерте в Праге было много молодежи, это меня очень порадовало. Важно, чтобы у них были предпосылки в семье или в школе, чтобы попались учителя, которые бы рассказали, что музыка - это самый доступный вид анестезии, примиряющий с окружающей действительностью.
От редакции: сегодня Полина Осетинская остается жить в России, где потеряла возможность выступать на многих официальных площадках из-за своей гражданской позиции.
Марина Константинова для «Deutsche Welle».