пресса
Press
13/09/2004
Портреты: Полина Осетинская
Полина Осетинская - пианистка. Никогда, за одним исключением, принципиально не участвовала в конкурсах, противник конкурсной системы. Лауреатских званий нет. Единственное звание - премия "Триумф". Малый - до 35 лет. Сыграла за свою еще молодую жизнь более 1000 концертов в Европе, Азии и Америке.
– Полина, где сейчас твой дом?
– Мой дом всегда и везде там, где я работаю, и там, где меня ждут. Между Москвой, Петербургом, НьюЙорком, Вильнюсом. Майами, Лондоном, Саратовом, Самарой, Усть-Каменогорском и etc.
– Усть-Каменогорск – красивое название.
– Да, это метафора, я там не была.
– Как часто приезжаешь в Петербург?
– Часто. Сейчас визиты сократились, но тем не менее раз 8–10 в сезон приезжаю.
– Где проще–сложнее играть?
– Сложнее играть там, где тебя хорошо знают, и одновременно проще. Сложнее, потому что каждый последующий раз от тебя ждут большего, чем в предыдущий. Проще, потому что тебя, возможно, любят в этом месте. Там, где тебя не знают, проще. Не знают бэкграунда и воспринимают тебя с чистого листа. Потому и сложнее. В этот единственный раз ты должен проявить все лучшее.
– Где бы ты играть отказалась? Случалось отказываться?
– Я бы отказалась играть в эстрадном шоу, в казино, в ресторане, в баре.
– А на презентации?
– Смотря какая презентация: если моего собственного диска, то почему бы не сыграть, а лесотехнических пиломатериалов – не буду.
– В вашем деле возможны самородки или обязательна школа, ежедневные изнуряющие занятия?
– Самородки возможны везде, как данность. Школа безусловно нужна: профессионализм необходим для обладания более полным арсеналом для реализации своих возможностей, но случаются и исключения в истории. Пианисты, которые не занимаются – редкость. Но вот Рихтер пришел к Нейгаузу – своему профессору – уже сложившейся личностью. Безусловно, он занимался со своим отцом, но все равно. Если это высочайший уровень самородка, то ему все дается от рождения.
– Традиционно дух капитализма выводят из протестантской этики – где холодней, где меньше полезных ископаемых, где, чтобы выжить, надо что-то придумывать – там в результате получается научнотехнический прогресс и более высокий уровень жизни. Насколько вреден природный талант, раскрытый в детстве?
– Не думаю, что когда талант есть, не нужно заниматься. Чем больше тебе дано, тем больше требуется работы. В каждом конкретном случае все зависит от индивидуума. Нельзя говорить о нациях, группах людей. Обобщения здесь неверны. Любой прогресс – дело одиночек, которые придумывают за миллионы. Эдисон один придумал лампочку, Попов – радиоприемник, а пользуется все человечество. Или Алферов придумал какие-то радиочастотные вещи для мобильных телефонов лет тридцать назад, а сейчас каждый этим пользуется.
– Артисту нужно быть умным? Или это лишнее?
– Не думаю, что это нужно, но как правило хорошие артисты – умные. Ум не та вещь, которую пошел и купил в магазине. «Нужно быть красивым, иметь уши». У умного артиста больше возможностей, чем у глупого.
– Что ты сейчас читаешь?
– «Житие Николая Чудотворца».
– А до этого?
– «Жизнь Святителя Иоанна Златоуста», а до того Филипа Рота «Моя мужская правда» в переводе.
– Хороший перевод?
– Неплохой.
– А «Случай портного» читала?
– Нет, купила, но еще не дошла.
– У вас есть какойнибудь культовый рояль, сесть за который – это как поиграть на скрипке Страдивари или пострелять из маузера Дзержинского?
– Культовой марки, наверно, не существует, наиболее распространенный престижный инструмент – «Стейнвей». Хотя попадаются совершенные сокровища в «Ямахах» и «Каваи». Японцы продвигаются. Подруга вот рассказывала, что в Солт-Лейк-Сити привозили инструмент Горовица. То есть почитание связано не с брендом, а с тем, кому принадлежал конкретный инструмент. Кто играл на нем – Рахманинов, Рихтер, Горовиц. Мечты и желания сыграть на таком – присутствуют, но нет штучного производства, как в скрипичном деле. Своего Страдивари нет.
– Существует у пианистов рейтинг?
– Да. Их даже в западных музыкальных журналах публикуют, но не знаю, на чем он основывается, неясны критерии, которые могут быть употребимы. В спорте проще. Кто быстрее прибежал – тот и первый; искусство же вещь абсолютно субъективная.
– С известной программной статьи 69-го года про «засыпанные окопы и перейденные рвы» постулируется стирание грани между популярным и классическим искусством. Для тебя эта граница ощутима? Ну, ты могла бы слушать, например, «Роллинг Стоунз»?
– «Роллинг Стоунз» – нет. А французский шансон или аргентинское танго, которые, возможно, в сознании среднего потребителя культуры являются низкими жанрами, для меня не являются низкими, поскольку в них присутствуют величайшие мастера – Пиаф, Лео Ферре или Пьяццолла, который заполонил весь мир. Для меня Пьяццолла – не модное течение, я начала его слушать давно, когда его здесь никто не знал, лет 15 назад. Это – свое, родное, эксклюзивное, чем я делилась только с достойными людьми.
– А кто входит в твой «ближний круг» достойных людей?
– Леня Десятников, Леша Гориболь, Аркадий Ипполитов, Сергей Болмат. Остальные имена вряд ли чтото скажут широкой общественности, но это не менее достойные люди.
– Что есть Эверест в профессии пианиста?
– Не знаю.
– Хороший ответ.
– Главное – лаконичный, это же не спорт, и я не могу говорить за всех.
Источник «Sobaka.ru».